Сыграли по-ленинградски
trud.ru
Сергей Бирюков
18/02/2014
Фото Сергея Бирюкова
Великая блокадная симфония проверила на прочность знаменитый московский оркестр
Свой вклад в память ленинградской блокады, снятой 70 лет назад, внес один из главных музыкальных коллективов страны — Российский национальный оркестр под руководством Михаила Плетнева. В зале имени Чайковского под управлением гастролера Пааво Ярви звучало произведение, очевиднее которого в эти дни представить невозможно: Седьмая «Ленинградская» симфония Шостаковича. Но в этой очевидности был и огромный риск.
Доказывать силу «Ленинградской» нет нужды. Произведение, которое, по легенде, даже немецким офицерам, слышавшим его из репродукторов осажденного Ленинграда, внушило мысль, что город им не победить, давно завоевало весь мир. А вот оркестру, взявшемуся за «Ленинградскую», надо выложиться по полной, чтобы пройти суровый путь от бодрого аллегро первой части через все страшные контрасты, жесткие марши, хромающие, как смертельно голодный блокадник, духовые соло, ослепительные вспышки холодных аккордовых вертикалей, безумные вихревые ритмы к финальному медленно-неотвратимому мажорному накату. Да и непросто выдержать, пусть дистанционно, конкуренцию со всеми великими оркестрами и дирижерами мира от Самосуда, Мравинского, Элиасберга, Тосканини до Стоковского, Караяна, Светланова, Хайтинка.
Российский национальный под управлением знаменитого американского... да что душой кривить — нашего дирижера Пааво Ярви (ведь он сын Неэме Ярви — воспитанника ленинградской школы, ученик Бернстайна, также тесно связанного с русской музыкой) с задачей блестяще справился. С первых тактов собранность и напор струнных подкреплялись мощью медных, точностью и ясностью деревянных, батарейной надежностью ударных. Жест Ярви был жёсток и выразителен, как сигналы командира артиллерийского расчета. Час одиннадцать минут одиннадцать секунд не отпускающего музыкального и душевного напряжения. Пять единиц. Пятерка, которую, несомненно, выставила за исполнение публика столичного Зала имени Чайковского, устроившая музыкантам заслуженную овацию.
После концерта я воспользовался редкой для артиста, выдержавшего такую нагрузку, готовностью Пааво Ярви общаться с журналистом прямо по горячим следам одержанной музыкальной победы.
— Да, моя, я знаю, что Российский национальный оркестр очень давно и хорошо играет Шостаковича. У коллектива — интересный цикл записей его симфоний на фирме Pentatone, мы как раз сегодня и завтра в Большом зале консерватории пишем Седьмую. Из других дирижеров в этом цикле — Михаил Плетнев, Владимир Юровский, мой покойный друг Яков Крейцберг, мой крестник Пааво Берглунд, тоже, к сожалению, уже ушедший (он делал Восьмую). Как видите, имена в высшей степени достойные, быть среди них и дирижировать этим великолепным оркестром для меня большая честь. А такую игру, как сегодня, вообще очень редко слышишь. Эта симфония — ужасно трудная и неудобная. Трудности здесь не только технические, но эмоциональные. Самые лучшие оркестры, бывает, не понимают, о чем эта музыка. А эти оркестранты играют сердцем.
— Они москвичи, но я бы сказал, что играют, как ленинградцы. Прямо представлялся оркестр Мравинского в его лучшие годы.
— Вот точно!
— Когда вы впервые сыграли Седьмую?
— Может быть, лет 15 тому назад с эстонским оркестром. Мы тогда ездили в Париж, Франкфурт, Цинциннати...
— Вы переняли «ленинградское» слышание этой музыки от отца?
— Он учился в Ленинграде, и я до сих пор при подготовке различных программ советуюсь с ним. И всегда он рассказывает что-то интересное. Например, по поводу Седьмой говорит, что Мравинский начинал ее очень резко, без благодушной раскачки, которую себе позволяют другие оркестры. Там есть такой ритм: «ТАМ та-та-ТАМ»! Это же одно сильное русское выражение — понятно, какое? Вот с этой интонацией Мравинский требовал играть!
— Теперь все чаще говорят, что «Ленинградская» — не только о гитлеровском нашествии. Припоминают ненависть к Ленинграду Сталина, боявшегося этого города, желавшего его унижения...
— По крайней мере она — не только о блокаде. Конечно, она и об этой трагедии, но ее смысл шире. Вслушайтесь в тему, которую привычно называют темой нашествия. Разве это про немцев? Те наступали с чудовищной силой, а тут легкомысленный мотивчик — там-пам-парам-пам... Это какое-то другое зло. В Седьмой симфонии много смысловых линий. Ее сила — как раз в том, что каждый имеет право трактовать ее по-своему. Если бы правильной была одна-единственная интерпретация, мы бы с вами не говорили о великой симфонии. Да и сам Шостакович не любил объяснять свою музыку, призывая лишь внимательно ее слушать. Через 500 лет про Сталина и Вторую мировую войну будет написано по параграфу в учебнике истории. А настоящая музыка и через 500 лет сохранит свою силу.
http://www.trud.ru/article/18-02-2014/1307802_sygrali_po-leningradski.html
Сергей Бирюков
18/02/2014
Фото Сергея Бирюкова
Великая блокадная симфония проверила на прочность знаменитый московский оркестр
Свой вклад в память ленинградской блокады, снятой 70 лет назад, внес один из главных музыкальных коллективов страны — Российский национальный оркестр под руководством Михаила Плетнева. В зале имени Чайковского под управлением гастролера Пааво Ярви звучало произведение, очевиднее которого в эти дни представить невозможно: Седьмая «Ленинградская» симфония Шостаковича. Но в этой очевидности был и огромный риск.
Доказывать силу «Ленинградской» нет нужды. Произведение, которое, по легенде, даже немецким офицерам, слышавшим его из репродукторов осажденного Ленинграда, внушило мысль, что город им не победить, давно завоевало весь мир. А вот оркестру, взявшемуся за «Ленинградскую», надо выложиться по полной, чтобы пройти суровый путь от бодрого аллегро первой части через все страшные контрасты, жесткие марши, хромающие, как смертельно голодный блокадник, духовые соло, ослепительные вспышки холодных аккордовых вертикалей, безумные вихревые ритмы к финальному медленно-неотвратимому мажорному накату. Да и непросто выдержать, пусть дистанционно, конкуренцию со всеми великими оркестрами и дирижерами мира от Самосуда, Мравинского, Элиасберга, Тосканини до Стоковского, Караяна, Светланова, Хайтинка.
Российский национальный под управлением знаменитого американского... да что душой кривить — нашего дирижера Пааво Ярви (ведь он сын Неэме Ярви — воспитанника ленинградской школы, ученик Бернстайна, также тесно связанного с русской музыкой) с задачей блестяще справился. С первых тактов собранность и напор струнных подкреплялись мощью медных, точностью и ясностью деревянных, батарейной надежностью ударных. Жест Ярви был жёсток и выразителен, как сигналы командира артиллерийского расчета. Час одиннадцать минут одиннадцать секунд не отпускающего музыкального и душевного напряжения. Пять единиц. Пятерка, которую, несомненно, выставила за исполнение публика столичного Зала имени Чайковского, устроившая музыкантам заслуженную овацию.
После концерта я воспользовался редкой для артиста, выдержавшего такую нагрузку, готовностью Пааво Ярви общаться с журналистом прямо по горячим следам одержанной музыкальной победы.
«Седьмая и через 500 лет сохранит свою силу»
— Ваша идея — сыграть эту симфонию в эти дни с этим оркестром?— Да, моя, я знаю, что Российский национальный оркестр очень давно и хорошо играет Шостаковича. У коллектива — интересный цикл записей его симфоний на фирме Pentatone, мы как раз сегодня и завтра в Большом зале консерватории пишем Седьмую. Из других дирижеров в этом цикле — Михаил Плетнев, Владимир Юровский, мой покойный друг Яков Крейцберг, мой крестник Пааво Берглунд, тоже, к сожалению, уже ушедший (он делал Восьмую). Как видите, имена в высшей степени достойные, быть среди них и дирижировать этим великолепным оркестром для меня большая честь. А такую игру, как сегодня, вообще очень редко слышишь. Эта симфония — ужасно трудная и неудобная. Трудности здесь не только технические, но эмоциональные. Самые лучшие оркестры, бывает, не понимают, о чем эта музыка. А эти оркестранты играют сердцем.
— Они москвичи, но я бы сказал, что играют, как ленинградцы. Прямо представлялся оркестр Мравинского в его лучшие годы.
— Вот точно!
— Когда вы впервые сыграли Седьмую?
— Может быть, лет 15 тому назад с эстонским оркестром. Мы тогда ездили в Париж, Франкфурт, Цинциннати...
— Вы переняли «ленинградское» слышание этой музыки от отца?
— Он учился в Ленинграде, и я до сих пор при подготовке различных программ советуюсь с ним. И всегда он рассказывает что-то интересное. Например, по поводу Седьмой говорит, что Мравинский начинал ее очень резко, без благодушной раскачки, которую себе позволяют другие оркестры. Там есть такой ритм: «ТАМ та-та-ТАМ»! Это же одно сильное русское выражение — понятно, какое? Вот с этой интонацией Мравинский требовал играть!
— Теперь все чаще говорят, что «Ленинградская» — не только о гитлеровском нашествии. Припоминают ненависть к Ленинграду Сталина, боявшегося этого города, желавшего его унижения...
— По крайней мере она — не только о блокаде. Конечно, она и об этой трагедии, но ее смысл шире. Вслушайтесь в тему, которую привычно называют темой нашествия. Разве это про немцев? Те наступали с чудовищной силой, а тут легкомысленный мотивчик — там-пам-парам-пам... Это какое-то другое зло. В Седьмой симфонии много смысловых линий. Ее сила — как раз в том, что каждый имеет право трактовать ее по-своему. Если бы правильной была одна-единственная интерпретация, мы бы с вами не говорили о великой симфонии. Да и сам Шостакович не любил объяснять свою музыку, призывая лишь внимательно ее слушать. Через 500 лет про Сталина и Вторую мировую войну будет написано по параграфу в учебнике истории. А настоящая музыка и через 500 лет сохранит свою силу.
http://www.trud.ru/article/18-02-2014/1307802_sygrali_po-leningradski.html
Comments